|
| |
 |
- Есть внешнее – время, климат,
Обстоятельства, в коих живем.
У слова нет внешнего: имя –
Без берегов водоем,
Где нет ни изъянов, ни лишних
Капель. Все – Смысл и все – Звук.
Имя есть то, чем мы – слышим.
Тайны внутренний слух.
С привычным наружным ухом
Не связанный. Так без ушей
Цветок слышит… Формула слуха:
Отклик – сущностью всей,
Всей сутью… Думаешь, звуки –
Снаружи, вовне и вокруг?
Из имени сотканы руки
И сердца внимательный стук.
И то, что сквозь слух наш просеяно,
Когда окликают нас,
Не внешнее совпадение,
А с сущностью – резонанс.
- Небо не вдали, а ближе.
Небо, - не вдаваясь в измеренья
И в привычных высях в счете сбившись, -
Не предмет, не вещь, а направленье.
Небо – часовая стрелка роста,
Все растущее нацелено на полдень,
На зенит, светящийся сквозь воздух.
Небо – это высотою полный
Крошечный росток. Цветы и травы,
Крон смешавшиеся с высотою гребни
С детства в нас воспитывают навык
Жить: себя перерастая – в небо.
- «Прошлое, минувшее, прогнившее,
Старое, то, что проели мыши…»
О времени и о прошлом так
Не скажешь. Дорожный знак -
Вечность на перепутье. Прошлое –
Не время уже, а раздорожье,
Где за спиною – чистая Вечность,
Где каждый пустяк высотою в Млечный
Путь, и в планету весом
Каждое слово. Видна, как на срезе,
Жизнь, впечатавшаяся в совесть.
Просека в Вечность – прошлое, то есть
Жизнь по ту сторону измерений.
Оставлен, как символ, знак направленья.
Оставлено имя, как черепица,
Над всем, что болит, от чего не спится.
Еще оставлен – как тонкая ветвь –
Надеждой – всего достигающий свет
Слез.
- Что такое счастье?
Где к нему запчасти?
Если что сломалось –
Замени на малость:
То, что головой до звезд –
На обычный средний рост.
К тем, кто ниже ростом,
Небо клонит звезды,
Словно ветки вишен.
Ниже – ближе, ближе…
- Не в шумах и не в звуках загвоздка.
Важно слышать не то, что извне.
Всю вселенную звуков громоздких
Удается обнять Тишине.
Мы застыли в разделе формы,
И ни шага – в суть, в глубину.
Кто расслышит в ревущем шторме
Божьей милости Тишину?
- Если наклониться под стол
и собрать все крошки Вечности,
рассыпанные нами за день,
их окажется больше,
чем целый хлеб Времени.
И дело здесь не в загадке или парадоксе,
а в том,
что пробуждаясь утром,
мы начинаем каждое мгновение,
как Время,
но тратим его –
уже как Вечность.
- Рост – высота или азы
Высоты? Как с выси снять мерку?
Рост – что-то вроде пространства грозы.
Выходит, что на поверку
Рост – это больше, чем рост, вглубь и вширь –
Внутренних высей пространством,
И потому мера роста – души
Рост, а точнее – Царство.
- Как измеряется рост?
Сложением ли многих и многих
йот добродетелей и талантов,
чтоб наконец различить
свою высоту над землей?
Или вычитанием
этого множества йот
из бесконечности небесной,
чтоб увидеть высоту,
поднимающуюся над тобой?
Измеряя рост расстоянием до звезд,
мы входим в верное понимание роста –
не как лифта для нашей самости,
поднимающего ее на определенный,
ограниченный уровень над землей,
а как вектора,
в котором уже есть закладка
и потенциал движения,
вектора,
полагающего свой начальный отсчет
в самой малой малости –
в точке.
Расти способно то,
что не знает своей высоты.
У ветки, у черенка,
у человеческой кости
есть зона, точка роста –
некая малость, из которой
возможно возрастание.
- Высь меряют – высотой.
Равное – равным. Кроме
Высоты в чем фундамент, устой
Для меры, чтоб ростом вровень
Была бы со всем, что тянется вверх?..
Дерево меряют метром
Внизу на складе рыночных мер –
Поверженное. А ветры
И соловьи, и сиянье весны –
Мера для царства кроны,
Где всюду – параметр глубины В небесном диапазоне.
- Незримое торжество природы
приходится на самую неяркую пору –
позднюю осень, зиму
и раннюю весну.
В это невзрачное время
(если бы можно было обозначить его,
как время года,
это было бы Время Навстречу) –
Тайна налицо,
ибо мир гол.
Тайна ближе к нам, чем когда-либо,
можно не разминувшись столкнуться с ней,
так тесны становятся границы очевидности.
Обнаженные,
сияющие на солнце
всеми ветвями деревья.
Огромные кусты света в пространстве.
И первое, что без всякого нацеливания,
приходит в голову,
не мысль даже, а импульс ответа –
сияющая кровеносная система мира,
в которой движется и трепещет
свет.
Эта тайна отдана тебе в руки вдруг.
Смотри во все глаза:
везде свет,
все свет
и во всем свет! –
и дерево только как наглядное пособие,
как то, что заставляет мысль
двигаться в верном направлении.
Время Навстречу –
это пора, когда обмелевает,
истончается, ветшает
всякое второстепенное.
Сама суть останавливается
прямо перед глазами.
Мир прозрачен,
и видно далеко в глубину явлений.
Время Навстречу – это срок урожая,
когда взгляду твоему –
в ответ –
созревают и наливаются соком
чудеса,
это пора узнавания, не угадывания.
Угадывают то, что чуждо,
угадывает разыгравшийся ум.
Узнают – сердцем – свое.
Так узнают тайну,
назначенную Америкой
для твоих Колумбовых глаз.
Так вглядываются –
сквозь всю высоту неба –
в Весну.
Апрель – это некий водораздел.
На границах апреля
происходит отдаление, погружение тайны,
тайна облекается в расстояние
и открывается только издали,
в иносказаниях и торопливых бликах,
так что не дает в результате даже мысли,
ибо – вспыхнула! –
обожгла внимание,
а словом зацепиться не за что.
Но на границе апреля
лежит еще одна очевидность:
родства древесных крон и созвездий.
Нераспустившиеся почки – каждая –
в потенциале – звезда.
Очевидный свет высоких звезд –
и сокрытый,
тот, который можно увидеть
лишь однажды на границе,
где зрение переходит в мысль –
пульсирующий свет
распускающихся весенних почек.
Я бы не удивилась, если бы кем-то
была астрономически подтверждена
тождественность
конкретно взятого дерева
и конкретно взятого созвездия,
ибо в созвездиях –
закон выстроенности света,
тот же закон, который действует
и в древесных кронах.
Почему с раннего детства
Господь окружает нас деревьями –
этими созвездьями по соседству?
Не для того ли, чтоб научить жить
с ощущением неба вокруг,
ибо что такое дерево,
как не крошечная модель небосвода?
Эта тайна доступна не все время в году.
В апреле она отдаляется,
погружаясь в расстояние листвы.
Из мира уходит прозрачность.
Небо,
окружавшее нас всю зиму и весну
своим сиянием и ширью,
оказывается в тени древесных убранств.
Небо кажется вытесненным вверх.
Звездные карты,
прочерченные линиями ветвей,
надолго скрываются
в холмистых сундуках крон.
Деревья
все больше кажутся принадлежащими
рельефу земли.
И – гаснут созвездья,
до которых можно дотянуться рукой.
Остаются лишь далекие звезды.
Звезды не скрыты от нас листвой.
В звездах всегда – Весна.
Но небо – не вдали,
и слушая птиц,
звенящих среди ветвей,
понимаешь, что музыка эта –
в ответ и навстречу тонкому,
уже незримому свету
наших домашних созвездий,
простирающихся
в шаге от твоих глаз,
в миге – от твоей мысли,
в йоте –
от твоего дремлющего сердца
и едва оторвавшего голову от подушки –
Царства.
- Осень – это не обнажение,
а обнаружение,
шаг особого доверия,
час, когда допускаешься к открытой тайне.
Потому осень есть отложение всякой суеты
и - уединение – от высоты,
обступающей со всех сторон.
Видимый неуют, сквозность, сквозняк –
но и –
горность, вершинность,
провеивание всеми ветрами высот
уже здесь, на равнине –
без – физического подъема ввысь.
Осень – это высота, сошедшая вниз,
это предложение вдохнуть иного воздуха.
Осень – постепенное убывание цвета,
а с ним всякой плотности, плотяности.
Осень – тишайшее в неспешности своей
наливание тонким,
почти неуловимым светом,
который к весне становится таким ярким,
что от него никуда не уйти взглядом:
свет отовсюду – в глаза!
Осень – это, может быть, третий час пополуночи,
когда рассвет только-только задуман и слышится,
как новый ритм, новые трепеты.
Создается впечатление параллельной
отдельно выделенной линии времени,
пересекающей времена года и несущей в русле своем
тонкие, едва зримые процессы.
Но нет, кажется, здесь мы имеем дело
с особым - движением –
прямо ко времени не относящимся.
Это движение только где-то соприкасается
с временами года, но существует бесконечно выше.
Оно становится зримым
именно благодаря временам года,
но относится к жизни света,
к тому, что происходит внутри мира
и, соответственно, внутри каждого из нас –
созревание сияния.
В природе благодаря ее прозрачности
это движение легче сделать заметным,
пусть не воочию, а намеком,
ведь и времена года,
выстроены вокруг нас не как пейзажи,
а как расписание мыслей,
как система сигналов и знаков,
диктующих направление нашему вниманию во всем,
вплоть до мельчайших подробностей.
И подробность может быть так тонка,
что в ней просматривается чудо.
Подробности подснежника,
выходящего сквозь снег к солнцу –
светом бутона,
и осеннего кленового листа –
являющего дагерротип солнца – на память –
не равнозначны по строю своего языка,
но они близки между собой,
как однокоренные слова.
Можно исследовать мир вокруг,
как систему внутренних рифм,
когда разделенные на поверхности смысла понятия
оказываются созвучными внутри, на глубине,
в едином пространстве Замысла.
И подснежник с осенним листом
по местоположению
могут быть обнаружены –
каждый – в конце своей строки –
как все знаковое,
все – по смыслу – весомое.
Ибо что – из всей осени –
может быть созвучней подснежнику –
этой торжествующей крупице сияния –
как не осенний лист,
отрывом своим от ветки
обнажающий и обнаруживающий
то же сияние –
внутри древесных ветвей -
но – слабо брезжущее,
едва мерцающее.
Это мерцание сходно с мерцанием мысли,
еще лежащей в пределах тишины
и в пограничных территориях –
мгновениями –
зримой, как импульс звучания и образа.
- 1.
Дерево ветвится, отвечая формой своей
какому-то внутреннему незримому закону.
Вода в снежинке распахивается лепестками врозь,
и эта форма пучка
с расходящимися в стороны лучами
обусловлена некоей внутренней закономерностью.
Где-то в глубине мира,
как формообразующий закон –
лучение,
и лучистостью
он выходит навстречу нашему зрению во всем,
что мы видим вокруг.
2.
Как ликует что-то внутри природы,
стоит выйти солнцу,
особенно зимой,
когда мир обнажен.
Лучистость,
словно ждет, чтоб выйти навстречу.
Там, где форма
не заполнена ничем, кроме чистоты,
лучистость откликается немедленно.
Что может быть наряднее обнаженного дерева
в яркий солнечный день,
и есть ли наряд
богаче тонкого света –
в ответ на сияние солнца?
3.
Увядает цветок,
и остается одна лишь чистота.
Увядает человек,
и лучистость выходит наружу.
В некоторых стариках –
необъяснимая озаренность,
словно они наполнены рассветом.
Есть старики, как поздняя осень,
в которых свет только-только затеплен
и начинает трепетать.
А есть – как ранняя весна,
когда свет – навстречу,
и не уйти от него взглядом.
4.
Лучистость –
в ответ на свет,
ибо только светом
можно ответить на свет.
Есть особые часы и дни,
когда и наша лучистость
выходит на поверхность
в соединении лучей и –
чистоти.
Так лучится сердце,
отвечая на Свет Пасхи.
И лучистость сердца понимается нами,
как радость.
Не значит ли это,
что внутри нас –
изначально– Радость?
- 1.
Событья – это времени морфемы.
(Морфемы формируют смысл в словах.)
Все то, о чем поведать хочет время,
Звучит негромко, сдержанно, едва -
Едва над миром возвышая голос
В знаменьях, нераскрытых до конца.
Но корни этих вестников-глаголов
Мы можем отыскать в своих сердцах.
2.
В русле Времени – времена
В небо шествующие – или
Мимо жизни. Времен семена –
Имена. Из зернышка имени –
Время. Широким потоком, сплошь
В кластерах, редко в созвучиях -
Время…
Полифонично, как дождь? -
Дождь ближе по строю к беззвучию:
Весь выверен и весь чист
Дождь, весь лучист и весь светится.
Взгляни-ка на нотный лист
Времени – вьюгою вертится
Здесь – ненависть, здесь – тоска.
Не различить ни имени,
Ни лика – так бездна близка…
Время становится зримым
В событьях, растущих из вьюг,
Встающих знаменьями грозными…
Так замыкается круг
Над сердцем в вихрях морозных.
3.
Иногда бывает так,
что внешние события, окружающие человека, -
это события его сердца,
вышедшие
по Милости Божьей на поверхность
и ставшие зримыми.
Это как если бы мы жили внутри себя,
так, как это будет после смерти,
ибо смерть – это не выход вовне,
смерть – это внутрь,
вхождение внутрь сердца.
А время –
это всего лишь подаренное нам пространство,
где зримо
во внешних событиях
до мелочей
раскрывается вся полнота
нашего сердца.
- От выси ноги мокры,
Как от росы. Знак горы –
На дереве и на кусте:
Весна равна высоте.
И, может быть, внутренним ростом
Подснежники выше, чем звезды.
- Есть путь к закрытому слуху цветка,
Путь к слуху дождя, и к слуху горы.
Слова довольно, чтоб вздрогнув слегка,
Обратили к нам лица свои – миры.
Сиянье весны или зимний рассвет –
Природа всегда, как будто в тени.
И разве гордости нашей фальцет
Способен зажечь пониманье, ответ
В том, что смиренно вовек, искони?
- И знай: нас уменьшает высота. – Джон Донн
Зачем нам Господь попускает ошибки?
Ошибка, как окрик: «Очнись!».
Упала с книжной полки величья
И разбилась вдребезги – высь.
Говорят, величье должно быть не выше
Картофельного куста.
Здесь, у самой земли, как котенок,
Ласкается – высота.
- Какими тихими становятся во тьме
Цвета и формы.
Ночь в чем-то, кажется, сродни зиме –
Жизнь прячет в корни.
Но вот, небес открыли акведук, -
Цвет, - как из лейки! –
То пробует взять верно первый звук
Рассвета флейта.
- Что оставляют правнукам в наследство?
То, что подспорьем станет в час невзгод
И оградит от нищеты и бедствий,
То, чем гордится, богатеет род.
Наследуют земные сбереженья.
Собрания неправедного кладь.
Потомками же тех, кто жил в смиреньи,
Наследуется – благодать.
- Все ли видят цветок одинаково?
Для кого-то он часть маршрута,
Где свои расставляет знаки
Смерть, словно хозяйка посуду.
Для кого-то он – разума изгородь.
Здесь невольно смиряешься мыслью.
Красоту дерзнешь ли осмысливать?
Ум ведь не континентом, а мысом
Выступает в дали вселенной.
Даже взглядом к черте горизонта
Не приникнуть… Благоговенье
Перед Тайны диапазоном…
- Красота - нечто явное
и в то же время
живущее на периферии нашего внимания.
Красота может прямо перед нашими глазами
быть спрятана, как будто в глухой карман.
У красоты есть свои внутренние комнаты,
куда она может скрыться от ищущих глаз.
Есть красота,
заметная только в пасмурные дни.
В особые серые часы.
Воздух пасмурного дня прозрачен и сосредоточен.
Нет в нем мельтешения бликов,
развлекающих взгляд.
Воздух в самой простой своей одежде –
пронзительности и сквозности.
Сквозь такой воздух
видишь мир как будто без кожи –
самую суть.
Только воздух пасмурного дня
позволяет взгляду приблизиться к тайне настолько,
чтоб вдруг увидеть ее.
Только сквозь такой воздух угадывается
внутренний свет деревьев,
сияние весенних почек.
Все дерево, каждая ветка,
как будто одеты тонким пламенем.
Но стоит выйти солнцу,
и тайна,
позволившая подойти так близко,
не прячась – прячется в потоках света,
как будто уходит в себя.
Она стоит перед твоими глазами,
но ты уже не видишь ее с отчетливостью события.
-
Снег на ветках, как разметка на дорогах.
Долго ль нам еще решать – куда?
Путь размечен четко и подробно,
И конец пути указан – высота.
Но из всех известных траекторий
Он ведет не в синь, что в облаках.
Высота, с привычной высью споря,
Ближе нету – в нескольких шагах.
- Цвета и краски этого мира – нечто яркое
И в то же время лишенное всякой тяжести первенства.
Цвет кажется тише себя самого.
Цвет – не ширма,
Не глухой абажур на Тайне.
Цвет, как некий красочный ветер,
Растущий не у поверхности,
А где-то на втором плане,
У самого горизонта цветка или травинки.
Цвет, как облака вдали,
Подчеркивает перспективу и глубину
Чего-то самого важного,
Что высказано именно в этом цветке
И в этой травинке.
Состав цвета подобран так вдумчиво
И так же тщательно, как состав стекла,
В котором все тяжелые непроницаемые элементы
Стали прозрачными.
Когда свернет свои тонкие паруса цвет,
Мы увидим один только Свет.
- В горе вслушиваются, как в звук,
В гул Весны, сметающей дамбы.
В горе вглядываются, как в круг
Света вблизи фонаря или лампы.
Жизнь, как будто сменила каблук,
Высоты обнаружив приметы.
Все в масштабе ином – свет и звук.
Каждый миг стал вровень с рассветом.
В сердце выросло что-то, и вдруг
Мир стал узким в плечах, как одежда.
Горе – сердце взрезающий плуг,
Но еще – это опыт надежды.
- Воскресение, как день, всегда
Вразнобой с ходом природы.
Воскресенье – это Весна
Вне времени года.
Кажется, птицы вот-вот
Вернутся в старые гнезда…
Весна – ликование – зимой,
Когда первоцветами – звезды.
- Время – не для хранения.
Свежести каждого мига
Отпущена малая толика.
Вянет минут земляника.
Время по сути, быть может, -
Сорт самых нежных ягод.
Срывай же скорее Возможность,
Пока свежа ее мякоть.
- Все, что мы видим – все это лишь тайн очертанье.
Разве проникнешь взглядом в загадку зари?
Все, что мы слышим – все это только Молчанье,
Пусть звуки сияют ярче, чем фонари.
Разве звучаньем своим звук обнажается в тайне?
Разве пение птицы – дорога в ее секрет?
Звук только кажется старым маршрутом трамвайным
В тайну. А в сущности он – лишь Молчания цвет.
- Всегда ли прошлое проходит,
Всегда ли оставляет в нас
Покой и тишину свободы,
Спокойной памяти рассказ,
Иль дум тревожных вереницей
Летит – грядущего – в обход,
Не отступает, держит, снится,
И скоро, может так случиться,
Как мука в вечность перейдет?
- Вырастая из Вечности
Вместе с детской одеждой,
Забываем, что мелочи –
Это зерна надежды.
Лист простой земляники.
Что он в вихре инерций?..
Но для Вечности – мига –
Хватит – маленькой дверцы.
- Где начало, где корень события,
Из какого возникли зерна
Встреча, мысль, испытанье, открытие?
Судеб скрыты от нас семена.
Может быть, неприметное что-то,
Что всерьез невозможно принять,
Есть та первая, нежная нота,
От которой, сквозя из дремоты,
Начинает событье звучать.
- Господня Любовь так сильна,
что в оранжерее обстоятельств
для каждого выращивают свой цветок.
Единственный,
цвет и аромат которого
подходит только тебе.
Ты вдохнешь его запах,
и он завянет.
Может появиться похожий на него,
срежешь его,
высушишь
и заваришь лекарственный чай.
- Если б мы помнили: только любовь
Неотложней всего на свете,
Разве бросали б мы пригоршни дней,
Как листья сухие на ветер?
Разве искали бы долгих дорог
В обход состраданья и боли?..
Попробуй время свое на вкус :
Любовь – что-то вроде соли.
- Есть в осени разгадка нищеты.
С каким доверьем отдают деревья
Все отличительные знаки высоты,
Как будто в высоту иную веря.
И, отвечая кротости такой,
Господь не оставляет их в потере,
Но восполняет бедность их с лихвой,
Даруя небеса – без меры.
- Жизнь – благоприятней нет условий.
Жизнь всегда кроят по точным меркам.
Плюш болезни или шелк здоровья…
Ни к чему сомненья и примерки –
Точно все: фасон и выбор цвета.
Есть пора, когда к лицу ненастье…
Обстоятельствами, как корсетом,
Выправляется осанка счастья.
- 1.
Зачем примерять одиночество
В мыслях тревожных заранее?
Всегда неизменно точно
Шьют в срок и по силам страдание,
Учитывая все мелочи,
Изъяны фигуры и прочее,
Чтоб, как и наряд подвенечный,
Было к лицу одиночество.
2.
Одиночество – это особый наряд,
Свободного кроя, как детство.
Время придет, снимет мерку швея,
Живущая по-соседству:
«Какой предпочли бы Вы цвет? Голубой?
Не выйдет… Здесь мало. Полметра.
Белый хотите?.. Но белый, увы,
Весь раскуплен на снежные ветры.
Для одиночества белый редко берут.
Впрочем, решайте сами…
Одиночество, как и надежду, шьют
С алыми парусами».
- Иметь бы смиренье всегда под рукой.
Носить бы как разговорник в кармане,
Чтобы к нему, словно на водопой
Шло нашей горькой гордыни молчанье.
Чтоб взятое у смиренья взаймы
Стало единственными словами.
В слове пускаемся в плаванье мы.
Взгляни, под какими оно парусами.
- «…подавляющее большинство людей
живет в состоянии тихого отчаяния.»
арх. Софроний (Сахаров)
Как легкая тень на фарфоре
(Зажмурится солнечный свет –
И нет ее.), так и горе
Может быть без примет.
Без фабулы и без истории.
Не сразу поймешь в чем здесь соль.
Неявно, намеком – горе.
Горе, как шифр, как пароль.
Как то, что должно проявиться.
Что нужно открыть, разгадать.
Боль, как озябшая птица,
Не смеет голос подать.
- Как мало мы о боли знаем,
Хоть боль обнажена до дна.
Как много в боли мы теряем.
Как много дарит нам она.
Потерь и прибылей не взвесить,
Но в скорби чувствуем подчас
Сиянье сквозь тщету и плесень.
Боль нам, как тайну, дарит – нас.
- Кто видел Тайну, пусть со спины,
Силуэт сквозь мглу непогоды?
Касался ли кто лепестков тишины,
Кроил ли, как бархат, воды?
В запах, как в пряжи густую волну,
Опускались ли чьи-нибудь пальцы?
Кто вышивал соловьями весну,
Вечер распялив на пяльцах?
- Легко пристроить к Тишине леса,
Чтобы писать по мокрой штукатурке.
Класть слой за слоем мыслей голоса
И углем выводить шумов фигурки.
Так просто сделать колких слов эскиз,
Пустых речей наметить перелески…
А нужно лишь сдержать порыв руки
И, растворив молчанья васильки,
Создать – благоговенья фрески.
- Мне кажется, скорбь – это тихая правда.
Давно наболевшее – вслух.
Зачем же перечим так громко страданью? –
За ширмами ропота дух –
Глух… Что ж, перейдем на дружеский шепот?
Поговорим в тишине?
Сердце, опасен лавинного ропота
Всеоглушающий снег.
- Можно на цыпочки встать и все-таки
Рукой не достать, как ни тщись,
Когда над твоей головой небосводом
Расправляет фиалка – высь.
Высь, если можно сказать, не по росту,
Но что такое цветы,
Знаем ли мы, когда дышим так просто
Среди кроткой их высоты?
- Нам виден только фасад.
Чей-то запущенный дом –
Души неухоженный сад
И сорные травы в нем.
Мы видим лишь то, что извне.
И принимаем всерьез.
Но разве расслышишь, как гнев
Точат термиты слез?..
- Не бойся казаться смешным,
Нерасторопным, неловким.
В смиренье нужна сноровка.
Смех – парашют Тишины:
Спуститься с опасной вершины,
Увидеть реальную высь…
Насмешка подобна сурдине,
Надетой на громкую мысль.
- Не заполняй собою страданье,
Как тусклый песок заполняет кувшин.
Страданье богато, как мирозданье.
Есть нечто в страданье помимо вершин
Отчаянья, горечи и непокоя
Песком во все щели текущего «Я».
Стоит заполнить страданье собою –
И можно спугнуть близорукой тоскою
Тайны проворного воробья.
- Небеса не только высь.
Если хочешь, прикоснись
К недоступной синеве,
Дремлющей росой в траве.
К облакам, вечерней мглой
Распростертым над землей.
А еще – из детских глаз
Смотрят небеса на нас.
- Невдомек, что такое синица,
Что таит этот юркий ковчежец?
Видишь, вложена в эту крупицу,
Как в конверт, великая нежность.
И одета маленькой пташкой
Чуда грозная бесконечность.
Мир встречает нас по-домашнему,
Словно к чаю накрытая нежность.
- Все – на ухо, все – по секрету.
Дождю ли вещать в полный голос?
Довольно намека, приметы,
Шептания с эхом, как волос.
Ведь чуткому слуху довольно
И знаков, как будто случайных.
Иносказаньем, окольно –
Это в правилах Тайны.
- Одному человеку показалось, что у него
слишком много икон в доме. Он собрал
все «лишние» и спрятал в шкаф. Вскоре
после этого он праздновал свой день Анге-
ла. Почти все подарки, подаренные ему,
были иконами. Мне это показалось очень
тактичным, исполненным нежнейшей люб-
ви, вразумлением. Господь не смеет кос-
нуться нас грубо. Каждое Его прикоснове-
ние – трепетное.
У скорби нежное начало.
Как тихо вразумляет Бог.
Вручает нам Свои печали
С намеком, робким, как цветок.
Ни окриков, ни жестов грубых.
А после.. Что такое боль?
Кровоточащей Правды рупор.
Идущий впереди герольд.
- Осенью,
когда деревья обнажаются,
становится видно, что ветки –
это капилляры света.
Весной
этот свет пробивается наружу
и выступает везде –
в излучинах и на кончиках веток –
как роса,
словно прохудилась во многих местах
плотина,
сдерживающая сияние.
- От филигранной, витринной, сусальной
Поэзии – чуть в стороне
Есть город по виду провинциальный,
Открытый одной тишине.
Здесь тоже стихи. Их простые одежды
Сшиты без «мастерства»:
Так кутается Красота в подснежник.
Неплотно. Едва-едва…
- Подтвержденья встречаешь повсюду,
Словно издан забытый закон:
Время отдано в веденье Чуда,
Миг, как пригород, в Вечность включен.
Жизнь – вне тактовых черт и делений.
Даже смерти короткий пролет –
Все равно, что в простом предложеньи –
Вводный, выделенный оборот.
- Подумай, душа, твоя доля ничтожна.
Всего-то – решимости грош.
Не нужно плаща, ни сумы дорожной –
Весь мир с собою берешь.
Вселенную всю, все ручьи – до капли,
Листвы весеннюю дрожь
И детской улыбки бумажный кораблик,
И солнца янтарную брошь.
- Поездки нежданной высокая честь.
И ты налегке без вещей – весь как есть.
Вот поезд со свистом промчит сквозь тоннель
И – навсегда оставит апрель
И клейкие листья, и запах земли,
И причитанья чьи-то вдали.
Как медленно рвется вне времени связь!
Внезапно уехать вот так, не простясь,
Как будто тайком, никому не сказав…
Но вот и к вокзалу подходит состав.
Тоской и тревогой рассвет растворен.
Кто встретить тебя пришел на перрон?
- Почему бы нам не ввести в обиход,
Все, что сделали мы просто – знаками,
И Весной не дышать – всех законов в обход –
В листопад и в пургу – одинаково?
Ведь фундамент времен всех и всех сердец –
Есть Весна, пусть едва только слышимая,
Все, что мы, как заведомо трудный венец,
Оттесняем в «сферу возвышенного».
- Радость даруется всем, как вода.
А сердце так часто не больше наперстка.
Ведрами черпал бы, но – беда! –
Вмещается только малая горстка.
Кто-то подставил под Ливень таз,
Кто-то – все Царство! – не оглядеться…
Радость потоками льется в нас,
Брызгая в чайное блюдечко сердца.
- Разве существуют в жизни мелочи,
Что-то недостойное вниманья?
Око, телу служащее светочем –
Искорка в масштабах мирозданья.
А для Бога искра – вся вселенная…
Лучик, тень, снежинка на ресницах.
Сколько в мире искор драгоценных,
Красоты, сияющей в крупицах!
- Развяжи узелок улитки –
Только крошечный узелок!
Змейкой выскользнет кончик Нитки
И обвиснет крепкий стежок.
И, быть может, в прогалину эту
Расползающегося шва
Брызнет зернь долгожданного света,
И растреплется мира канва.
- Сбивалась с пути столько раз,
Но сегодня – не встать с земли.
Нужны бывают подчас
Недюжинных слов костыли.
Чтоб Кто-то твердой рукой
Тебя поднял, отряхнул
И дух неряшливый твой
На пуговицы застегнул.
- Сколько разной везде тишины.
И в цветах, и в деревьях вокруг.
И не выслушать до глубины
Тишину – глубже, чище, чем звук.
И одна тишина – в небесах,
А другая – у вешних ветвей,
Так что, кажется, и голоса
Можно – разные – выделить в ней.
Словно здесь вокруг нас некий свет,
Где, как краски, звучит тишина.
Как смиренья развернутый спектр
Или кротости полутона.
- Скорбь – это ключик к сложному ребусу, которым являешься ты сам.
Не страдание бывает неожиданностью на пути. Неожиданностью являешься скорее ты сам для себя, потому что нельзя предсказать, в какую дверь из скорби ты выйдешь.
Болезни, неудачи, испытанья…
В их гуле будто голос некий скрыт.
Душа моя, прислушайся к страданью,
Чуть тише боли Правда говорит.
Скорбь кажется всегда бесцеремонной.
Войдет и засидится допоздна.
Разрушится ли вмиг наш мир картонный,
Или в ответ на неудач клаксоны
В нас отзовется только тишина?
- Случается, что деревья Счастья
вырывают с корнем
и – пустота.
Но если есть смиренье,
Господь высаживает в эти ямки
Свои деревья.
- Смешно доверяться опыту
И с выводами спешить,
Когда мимо окон проходишь
Как будто знакомой души.
Можно о Высь споткнуться
И в грязь полететь со всех ног…
Многие светлые окна
За шторами прячет Бог.
- Страданье – это всегда раздорожье.
Свобода – меж двух берегов.
В высь ли, где скромный растет подорожник
На обочинах облаков?
Или вперед – под руку с ветром
В недостижимую даль,
Туда, где играя желаний спектром,
Разноликая ждет печаль?
- Страданья скрупулезного пинцет
Передвигает времени крупицы.
И, кажется, что будущего нет,
И только миг текущий длится, длится.
Улиткой выбившись из сил ползешь
Сквозь дождь и слякоть хмурого событья
И от уныния не узнаешь
Предместий драгоценного Открытья.
- Счастье всегда при тебе. Оно, как обычная пуговица.
Счастье вдеваем в петельку рассветную каждого дня.
И оно остается лишь в памяти пальцев, как луковица,
Ручка дверная или ожог от огня.
Бросим встревоженный взгляд и про себя отметим:
«Уже на нитке болтается. Вечером нужно пришить…»
Но порою счастье застегнуто так, что и Свету
Непросто проникнуть в апартаменты души.
- 1.
Февраль. И пустующий воздух,
Как дом, ожидает жильцов.
Здесь скоро совьют свои гнезда
Запахи трав и цветов.
Скворцы ароматов вешних
Засвищут на все голоса.
И Времени синий скворечник
Качнется в пустых небесах.
2.
Февраль – последний месяц Времени.
Он может наступить и в октябре,
Когда сияет пышными деревьями
Земля в ответ сияющей заре.
Летит к тебе рассветными дорогами
Малиновка с Весною на крыле.
И Время тает целыми сугробами,
Пока ты суетишься в октябре.
3.
Смерть, наверное, похожа на февраль.
Крепкий снег еще лежит повсюду,
Но поднялась высь, и стала глубже даль.
С крыш, с сосулек капают минуты.
Воздух тесен был, как будто до сих пор,
Но пространств уже набухли почки,
И вот-вот раскроется простор
Встречи Встреч, не терпящей отсрочки.
- Цветок – пчелиный перекресток.
Травы резная капитель.
Весны серебряный наперсток,
Когда из вьюг кроят апрель.
Такое горлышко тугое,
Но не услышишь голосок –
Нежнейшей в мире тишиною
Поет цветок.
- Чем одаришь весенний ветер?
Гостинец какой припасешь для цветка? –
Только радость, с какою дети
Осушают разлуку в два-три глотка.
Чем приветишь болезни гостью?
Чем смерти украсишь снежную дверь? –
Тихой радостью – смелою горстью.
Только радость – надежный карман для потерь.
- Я видела: деревья, травы, яблоки –
Все это только формы тишины.
Сосуды. Так бумажные кораблики
Не суть кораблики, а векторы весны.
Нам тишина яснее, внятней слышится,
Когда она не явно во весь рост,
А, узнанная лишь наитием, колышется
В привычных тайнах трав, деревьев, звезд.
- Болезнь – паром
Из суетливых будней,
Где бдишь, что спишь
Все глубже, беспробудней.
Болезнь – маршрут
Из толп – в уединенье.
Где ты – и Бог
И нету средостенья
Из дел, сует,
Ломающих надежды.
Нельзя ведь жить
В дверном проеме – между.
- В страдании действует закон парадокса:
чем больше обращаешься в страдании на себя,
тем больше страдаешь.
На первый взгляд страдание и должно
сосредотачивать на себе.
Но стоит хотя бы немного
о себе забыть,
отойти от себя –
и обнаруживаешь, что страданье
было только ступенькой, чтоб подняться вверх
туда,
где открывается широкий горизонт.
Если в страдании хотя бы ненадолго
забыть о себе – чувствуешь дыхание свободы.
- Внешнее все - обманчиво.
Внешне кажется – счастье.
А внутри озадачены,
Как сберечь уцелевшие снасти.
Внешнее все – только видимость.
Мир кажется формой и цветом.
Но – в разрез с очевидностью –
Внутри все исполнено света.
- Время, выбывшее из мер,
Из палат, учреждающих меры…
Время – Вечности не в пример –
Все обмерено. Время, как мели,
Скрупулезно на карту дней
Нанесенное… Времени рифы
Всем известны, но сколько на дне
Кораблей, истрепавших гривы
Парусов своих и судеб…
Подавая к обеду ложки:
«Время ешь небрежно, как хлеб,
Рассыпая Вечности крошки».
- Все стараются надеть боль поверх чего-нибудь.
Вниз нужно что-нибудь потеплей.
У кого-то это болеутоляющие лекарства,
у кого-то – терпение,
у немногих – молитва.
Иногда боль надевают и без белья –
прямо на голое тело.
И это самая отчаянная,
самая страшная нищета.
- Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора.
Ф.Тютчев.
День необъятный без меры, без дна.
Так близко лишь осень подходит
К безбрежности. Синь ее тоньше стекла –
Как выход из времени года.
Из времени… Осень такая пора,
Когда обнажаются мели
В мгновеньях. Приходит в негодность шкала
Привычных для времени мерок.
Час, как побитый молью пиджак.
Вечность в прорехи струится…
Лишь мы не совладаем никак
Со временем. В нас оно – мчится.
-
Деревья ранней весной –
Кипучего света фонтаны.
Кто скважины эти открыл
Взметнувшихся в небо сияний?
И как тут сказать, что черна
Земля, когда зримо сквозь поры
Из недр сокровенных – весна! –
Всем светом, всей мощью напора!
-
Если всю жизнь идти к горизонту –
Обмелевает небо.
Сегодня оно – над верхушкой зонта,
А к вечеру – вровень с хлебом,
Который за ужином мажешь маслом.
Если всю жизнь – только дали…
Ведь дети ввысь растут не напрасно.
Нужен лишь Ключ к вертикали.
-
Есть взгляды, взирающие не – на,
А внешности, зримости – сквозь.
Взгляды, которым в ответ - глубина
Такая, что словом – лишь вскользь.
Не по пути им, врастающим вглубь,
С фигурным скольжением – вдоль.
Взгляды – в самую вещи суть.
В самую мира - соль.
Взгляды, угадывающие за
Строем привычных примет,
Тихий-тихий, не бьющий в глаза
Едва уловимый свет.
- Жизнь не всегда – горизонталь.
Стволы и стебли дождя,
Рассвет и в небо растущий февраль,
И чуточку погодя –
Подснежники. Слезы, раскаянья боль…
Растущее ввысь распластать -
Путей земнородных вдоль -
Нельзя, чтоб не потерять.
- Зима – это завтрак для глаз.
Так кормят голодных – по ложке.
И руки жадно дрожат,
Сияний сгребая крошки.
И хочется досыта – раз
Насытиться солнцем и светом.
Но чай не успеет остыть –
Закат подают к обеду.
- Знаешь, если тишину цветка
(Предположим только на минуту
Чуткость речи в эпицентре чуда)
Выразить в звучаньях языка,
Мы услышали бы, без сомненья,
Всю поэзию благоговенья.
- Исследуя осень, как исследуют витражи,
с удивлением обнаруживаешь,
что цвета осени,
пламенеющие всюду краски –
это архитектурная хитрость.
Чтоб без потерь разминуться с цветом,
нужно начать мыслить о другом.
Откуда в осени ощущение
сквозящего отовсюду света?
Как дети, не до конца понимающие слово,
пробуют его на звук,
так глаз наш останавливается на цвете,
пламенеющем вокруг –
и успокаивается.
Ветер срывает лист за листом.
Обнажаются ветки.
И однажды видишь некий водораздел
между тонким,
идущим из глубин ветвей сиянием,
и – цветом листьев, слишком тяжелым,
чтоб давать ощущение света.
Цвет листвы –
это непромокаемый плащ,
надетый поверх праздничного сияния.
Дерево – это не крона раскидистая,
это раскинувшийся свет.
- Куда направлен осени парус?
Из времени прочь! - Все прочее
Без сожаленья – осенним пожарам.
Осень – черта, двоеточие.
Осень – вздох, остановка поезда.
Ввысь или вдаль – уточнение.
Красноречивей чем осень поздняя,
Найдешь ли подсказку, решение?..
- Мы ходим между нитями имен.
Мир связан в целое звучащими мостами.
Пускает усики, как земляника, старый клен,
Соединяя осень с небесами.
В самом названии, в сочетании звуков «клен»
Есть, без сомненья, и рисунок пятипалый,
И осень пламенная, как конец времен,
Направленная в небеса, как парус.
- Есть неслышные в мире победы.
Есть триумфы странного рода:
Солнцем быть – и об этом не ведать,
На окраине жить, как природа,
В глубине, как вершины подошва,
Вне обыденного тяготенья.
Жить, победу свою стреножа,
Чтоб от блеска ее – ни тени…
- Осень сродни неспешной, кропотливой работе.
Так обновляются древние иконы.
С каждым падающим листом
как бы сходят чешуйки временного.
Обнажается Высота,
существующая в бесконечном Всегда.
Так же как цвет – это берег света,
осень – это берег времени,
та кромка,
за которой время обрывается.
Нельзя сказать, что осенью времени нет,
осень только очень близко подводит нас
к береговой линии времени, за которой
прямо перед нами
глаза в глаза –
обнажившаяся во всю ширь
и ждущая нас
Безбрежность.
Осень – это врастание в высоту.
Осень – это на йоту – уже вне времени.
- Основной принцип осени –
это принцип работы снегоуборочной машины,
расчищающей дороги ветвей,
обнажающей векторы веток.
Ничего лишнего.
Только указание направления –
ввысь.
- Отбросьте всякие меры,
Когда говорите о времени.
Время – какого размера?
Мгновения вровень с деревьями -
И годы с песчинку ростом.
Сожмешь – и исчезнет в ладони.
Минуты – от пыли до звездной
Выси. И в этом диапазоне
Как миг оценить? Извечным
Движеньем мчащейся стрелки?
Но нам подается Вечность
На циферблата тарелке.
---
- Есть голоса, в которых молчанье
Переполняет голос.
И, кажется, звук здесь в каждом звучаньи
Усердно, как грядка, прополот.
Вычищен так, что светятся выси.
Так полон небес день осенний.
И реют слова, как желтые листья
В безмолвии благоговенья.
- Очень многое в жизни
Требует высоты.
Вверх растут дети и мысли,
И крошечных ягод кусты.
Очень немногое в жизни
Создано так, чтоб – вдоль –
Стлаться, не ведая высей.
Во всем высота – как пароль.
- Поздней осенью, сумеречным ноябрем,
чтоб не чувствовали мы горького своего сиротства,
Господь обнимает нас небесами,
Господь одевает нас высотой.
Осень – это прихожая небес.
Ноябрь открывает далекие шлюзы,
и землю безмолвием своим покрывают выси.
Откуда в осени такая особенная
отчетливая и ясная тишина?
Это тихость разлитой всюду высоты,
и найти ее можно как самую простую ягоду
где-то в глубине травы.
Высота начинается прямо у наших ног.
По ошибке ищут ее где-то выше древесных крон –
и не находят.
Высота становится достоянием детей
и смиренных,
всех, кто живет в нижних этажах жизни.
Там, где головы клонит смирение –
тихие вершины ее.
- Похож ли цветок на паром?
Вглядись в это благоговенье.
Быть может, все дело в том,
Чтоб кротость понять, как движенье,
Как путь (так летят журавли
Домой – и маршрут всегда верен)
От пыльных причалов земли –
К высоте, где мы сходим на берег.
- Причащаясь,
мы принимаем в сердце свое
Христа.
И вся вселенная входит в нас.
Все рассветы и птицы,
и все цветы,
когда-либо бывшие или будущие,
все тайны вмещаются в нашем сердце
не раскрываясь,
но доверяясь нам, как друзьям,
оставляя ключи свои
у порога нашей души.
- Пустяк – это крошечный небоскреб.
Крючок для большого улова.
Не различимая и в микроскоп
Растущая катастрофа.
Пустяк – как сигнал, как чужой солдат,
Судьба - на весах аптечных…
…Так засыхает по веточке – Сад.
Из гнезд выпадают – Встречи.
- Разве каждое наше дерево
Не похоже на праздник горы?
Можно мерить единою мерою
Эти царства и эти миры.
Свой рельеф, свой рисунок вершины –
Есть у гор он, есть он и у крон.
У кого-то в окне – сплошь долины.
У кого-то – клена Афон.
- Разве свет подлежит темперации?
Можно вовсе не различать,
Как тончайших сияний пульсации
Наполняют русло луча.
Можно жить так, как будто бы в круге
Дня созвучен утру рассвет,
Ведь не всем же дается в руки
Высоты хроматический цвет.
И не всякому сердцу доступно
Там, где, кажется, нет ничего,
Распознать оттенки Поступка
И войти в лучезарность его.
- С одной стороны – потери.
Но небо – с другой стороны
И ширь такого размера,
Что дали уже не нужны,
А только высоты, и чтобы
Ни зги, ни версты столбовой…
Как поздняя осень подробна!
Сочтя каждый листик свой
К ведущим в небо дорогам
Приравнивает свой лес,
Чтоб ты не стоял на пороге
Раскидистой кроны небес.
- Скорбь – это ученик на первой парте,
знающий урок лучше тебя
и подсказывающий
тихо-тихо.
Нужно только замолчать до самой глубины,
оградить тишиной свое нетерпеливое «я»
и - услышать.
- Смерть – это будто бы и не о ней.
Ветром назвать уместней.
Ветер, бьющийся в круге ветвей
Распахнутой клетки телесной.
С движеньем, с дыханьем на первый взгляд
Здесь будто и нет переклички,
Но о косности в ней говорят
Не вдумываясь, по привычке.
А смерть – это ветер, которым Весна
Души расправляет парус.
И дремлет оставленное на времена
Тело, как поле под паром.
- Смотри, как серьезно молятся дети,
Младенцы, чей разум, кажется, спит.
Речь их несвязна, поток междометий.
Что же в этих сердечках горит,
Когда подчиняясь неясному чувству
Коленочки преклоняют в тиши
Молитвы простой, не словесной, не устной, -
Безмолвного пения чистой души?
- Стихи приходят, когда им вздумается.
Стихотворения кот
Перешагнет вдохновения лужицу
И своей дорогой идет
Туда, где его не ласкают насильно.
Стихи нельзя приручить.
Яркие распускаются крылья
У тех, кто чутко молчит.
- Так же как глаз –
географически –
это окраинный мыс мозга,
так и звук,
звучащее слово –
дальние угодья сердца,
окно,
вынесенное на далекую периферию.
Но не глухая, заброшенная провинция,
где о сердце, о его глубинах –
только понаслышке.
В звучании слова –
как ни прячься –
вся палитра, все краски сердечных движений.
Слово, как капля воды, в которой –
весь– состав воды.
- Цвет – это предчувствие света, не так ли?
Цвет указует на то, что внутри.
В завязи мира, как в некоей капле –
Свет… Как соскальзывает с петли
Дверь, и в прореху – все тайны, все сказки, -
Так цвет нам в уши: мир не есть тьма…
Так к декабрю истончаются краски,
И светом открытым сияет зима.
- Кожа цвета
как будто изнашивается ближе к зиме.
Бледнеет и выцветает.
Истончается.
И зимой открывается
То, что – за – цветом.
Белизна зимы –
это прямой намек на свет,
который внутри всего.
- Четырем фиалкам, заполнившим благоуханием
Всю комнату на целый вечер.
Как щедро умирает
Сорванный цветок,
Как будто расточает
Все собранное впрок.
Заметно исчезают
Цвет, свежесть, красота.
И вот: благоухает
Одна лишь – чистота.
- Что такое молчанье? И что – Тишина?
Мне кажется, молчит в благоговении цветок, не смея никаким внутренним жестом или движением заглушить собой звучащую из него Тишину. Наверное, есть что сказать и ландышу, и фиалке, и дубу, но все фиалковое и ландышевое собрано ими, как в узелочек – в благоговение, и спрятано где-то глубоко на дне.
И именно от того, что собрано оно (ведь чтоб потеснить себя, нужно себя собрать), и видим мы все, что является ландышем, все, что является дубом. Уходя в глубины, умаляясь, оно в то же время как бы выступает на первый план. Сгущается до остроты. Хотевшее укрыться, оставлявшее для себя край обочины, оно в то же время дает некую густоту, насыщенность своей сущности.
Ландыш не может быть меньше ландыша, как он ни умаляйся, и ландыш не исчезает, давая слово Тишине и Красоте, он не растворяется в ней, ведь безмолвствует ландыш, как ландыш, и дуб – как дуб, и каждый ландыш в глубине своего безмолвия молчит – по-своему.
Бывают минуты, когда понимаешь, как прозрачна природа, но не прозрачностью стекла, а прозрачностью кротости и чистоты.
Нельзя сказать, что Красота сквозит в ландыше, проступает сквозь него, выступает из него. Красота и является ландышем, и в то же время это было бы невозможным, не будь сам ландыш так благоговейно молчалив.
- Что хотят рассказать нам деревья
Неразборчивой вязью ветвей?
Мы, бесспорно, еще не созрели,
Чтоб читать откровенья аллей.
Чтоб постичь небывалые мысли,
Что вписала меж строк бирюза.
И шумят непрочитанных писем
Обнажающиеся леса.
- А часто ли мимо минут
Идем мы другим коридором,
Тем самым, которым идут
Сквозь мир наш цветы и озера,
Тем самым, которым плывут
Сирени созвездий весенних?..
Ведь нам не навязан маршрут –
Есть Вечность – Есть дни и мгновенья.
- Вес – это замес
Хлеба пресного – без
Всхожести, роста. Вес
Высям – наперерез.
Вес – там, где крыльям в обрез
Воздуха, где как навес
В плену суетливости – мысль
Всем тяготением – вниз
Тяжестью здешних широт
Не свяжешь отвесность высот.
От-весность – от веса отказ.
От веса отталкиваясь
В наделы небес – выше глаз.
Где вес – больше не связь
С опорой. Где крыльями – высь.
Где - ввысь! – невесомая мысль
Но спесь – весу под стать –
На мысль наложит печать.
Духу – в противовес
Мысль присвоит – и весо
Мысль станет…
Дар
Легок, ибо с небес.
Цветок сквозь тротуар –
Как взлетное поле в разгар
Приземленья чудес.
- Весной весь мир –
как карандашный набросок.
Никакой плотности - штрихи.
Никакой плотяности,
никаких веками насиженных мест –
легкость срыва,
легкость подъема
ввысь.
- Ветки деревьев черны,
но что-то в них так отвечает
льющемуся на них и в них свету,
что дерево в яркий день ранней весны
кажется светописью.
Огромные,
в несколько раз превышающие
человеческий рост
кусты света в пространстве.
Кажется, солнце для того и вышло
и светит,
чтоб обнаружить их.
В дереве,
в котором на беглый взгляд все –
чернота и серость –
не оказывается никакой черноты,
на какую бы лег свет,
и она не преобразилась бы
в световую полосу,
в пульсирующую родниковую
жилку света.
- Есть простота, перед которой стыдно
Писать стихи.
Цветок в траве. Его почти не видно.
Роса и лопухи.
Все то, откуда свет так густо
Растет и расцветает красотой,
Что создано негромко, безыскусно
Одной лишь Чистотой.
- Жить во времени – временем –
Это значит жить расставаньем,
Где нет Встречи, но – древняя
Круговерть бесконечных прощаний…
Это значит – жить расстояньем
Неизведанным, неизмеренным.
Так идут коридорами времени
Из сияний – в зиянье…
Так, живя в эпицентре Встречи, -
Вдоль и вдаль минут – мимо Вечности.
От черемух созвездий млечных –
В неисследованное далече…
- Звук – одна из улиц любви.
Мир создан был
Словом,
И трепет этого Звучания -
Во всем.
Но повсюду столько молчания.
Снег молчит
И молчит трава,
И немыми рождаются бабочки.
Кажется, что красота –
Достоянье лишь нашего зренья.
Отовсюду – тишина.
Но не есть ли молчанье природы
Только глухота нашей гордости?
- Метелей ледяные сени.
Но в Дом откроют дверь, а Там -
Сияний пышные сирени.
Весны небесной птичий гам.
Оставишь с вьюгами в передней
Багаж замысловатый свой.
И время снимешь, как передник
Снимает мастер в мастерской.
- Не удобствами – в пику прогрессу
Жизнь обставить весною и лесом,
Светом, щебетом, воздухом чуда,
Не удобствами, а уютом.
Земляникой, что всюду, как залпы
Праздника – светом в глаза! –
Детской радостью и восторгом!
Окружить себя, как аккордом
Не шумами, не стенами – слухом,
Чуткостью музыкального уха.
Вслушиванием - в зов и ответ,
В тишь живую, где всякий предмет –
Не предмет, а весна и капель…
Как неубранная постель –
Внешность. Зримость, как в марте сугроб,
Где, как сердце, в недрах особых
Прорастает, зреет цветок…
Все незримое – тот же росток.
Вслушаться, выслушать то, что незримо,
Веток выслушать нежные гривы,
Где цветы, как подснежники, спят,
Дремлют яблоки и листопад,
Где, как убранная в портфель,
Ожидает сроков Капель…
- …небо начинается сразу от земли.
М. Цветаева
1.
Говорят, начинаются небеса
Здесь внизу, у самой земли.
И уже в небесах – мхов седых бирюза
И – росы журавли.
Вот и мы, присмотрись, от лба и до пят
С заботами и суетой
Живем в небесах, не умея дышать
Этой простой высотой.
2.
Пыль, подорожники, грибы и земляника –
Не что иное, как околица небес.
Великому присуще быть с великим,
Но небо – это также мхи, травинок лес.
И в этих йотой измеряемых высотах –
Все небо, вся до края широта.
Так в наше сердце - трепетную йоту -
Не сходит ли порой вся Высота?
- Недостаток выси и роста –
В том, что гордо, а в том, что просто,
Что, склоняясь, не строит мосты
В поднебесье – прилив Высоты.
Оттого, что нужно восполнить
Рост – Неба тихие волны –
К тем, кто выпрямиться не спешит,
Охраняя тихость души.
- 1.
Осень по языковой форме своей –
отглагольное существительное.
Осенять – осень.
Осень – это непрерывное,
непрекращающееся благословение.
В самом имени есть что-то,
уже перешагнувшее черту мгновений.
Глагол просеян, как сквозь сито,
оставлено только чистое действие.
Спороты все метки, все намеки на время.
Слово – окно.
Слово – как Взгляд сверху.
Но вот парадокс:
словом,
в котором, кажется, затихли
все движения времени,
названо – время года.
Значит, и время не так-то просто,
как представляется нам.
Каково же звучание текущих мгновений
под этим тихим покровом
короткого имени,
вышедшего за пределы времени?
2.
… Кажущийся парадокс
Осени в том, что время
Не видим мы в полный рост –
Лишь нижние галереи:
Тщета, суета… А высь
Едва ли доступна мысли…
Но осень есть час, когда высью
Господь одевает, есть высь
Осеняющая и, как покров,
Расстилающая Безбрежность…
Осень, наложенная, как шов,
Врачующая, как нежность.
Осень – как Вечности весть
Над сутолокой мгновений,
Высь распахивающая во весь
Диапазон весенний,
Весну собравшая, как аккорд,
Всем небом – к нашей беспечности:
Время – это особый сорт
Созревающей рано Вечности.
Осень, высоту стелящая для нас
От самой травы и выше.
Знаешь, как созревает Час
В нас? – Шепота, утра тише…
Осень зовущая вверх
И слезами так щедро
Учащая расплачиваться…
Осень есть верфь
И русло попутного ветра.
3.
Осень – тихая сень.
Осенение небесами.
Осень – к небу ступень.
Осенять – осиявать лучами
Сердца. И благостью всей.
Благословения нежный пламень.
Осень – это не значит скудней,
Раз небо над головой, как знамя.
Осень – являющая времени ось.
Время – не с горизонтом вровень.
Время – как мачта.
И нет в нем вдоль и по касательной вскользь,
А только горних глубин прозрачность.
- 1.
Скажи, что такое время?
Время есть «здесь» и «сейчас».
Время – не акварели
Брезжущих лет. Время – час,
Бьющий сию минуту.
Нынешнего зенит.
Время – все тут. Под спудом
Сокровищ своих не хранит.
Время с заботой друга
Поддерживает в пути.
Время - как сильные руки,
Если устал идти.
Время подобно ступеням –
Лестнице из хрусталя,
Климату в оранжерее
И часто – простым костылям.
2.
Время – всегда по размеру,
Вот только мгновений размер
Не совпадает с мерками
Циферблатных химер.
Минута минуте – не ровня.
Мигу миг – не чета.
В сердце мгновения кроме
Времени – высота:
В полный рост - чувства и мысли,
Диапазон неких сфер
Сердце формующих. – Высь
Определяет размер
Времени – каждой йоты…
Вслушиваясь, каждый миг
Подробно, как музыку – нотами,
Записывают на чистовик.
- Сколько чутких «чуть» и «едва»
В хроматическом спектре «отчасти»!
Это тонких ритмов канва.
Это трепетной мысли снасти.
Это поданная в словах
Школа нежных прикосновений.
Словно хлеб, замешан словарь
На росе благоговенья.
- У мелочей незаметная жизнь.
С ними никто не считается.
Незачем им опускаться до лжи
И сочинять о себе миражи.
Мелочи только смиряются.
Зернышко ведь не измучает мысль
О личных заслугах и ценности.
О, если б такими были и мы –
Скрытыми драгоценностями.
- У цветка нет уха.
У цветка есть слух.
Знали б мы, как чутко
Нам внимает луг
Знать бы, сколько тайн
Ловит каждый стук
Сердца твоего и каждый
С губ слетевший звук…
- Удивительно,
но самое глубокое смиренье свое
мы носим всегда с собой.
Мы, редко раздумывая о нем, держим его в кармане,
как завтрак, положенный заботливой рукой.
Нет смиренья в душе, нет и в сердце,
но тело наше соткано так,
что в основе его – крепкая нитка боли.
Боль молчит до времени,
она, как бандероль, задержавшаяся на почте.
Но какой-нибудь ушиб или порез,
или болезнь посерьезней,
как курьер, доставляет ее,
и, разворачивая оберточную бумагу,
мы обнаруживаем полную беспомощность и слабость свою.
Боль на какой-то момент делает нас детьми,
ищущими материнскую руку.
- Цвет – это слова дрожь у самых губ.
Уже звучит, вот-вот сорвется с языка.
Цвет – это Тайна в раструбах у труб
И – взятие дыхания. Но – тишь пока.
Сияет, не выпячивая грудь.
В богатстве самого себя бедней,
Цвет – это способ сущность подчеркнуть.
Цвет – Красоты рабочий муравей.
Противоречия сведя на нет,
В нем сочность и прозрачность – заодно,
Как будто для того, чтоб виден свет
Был в цвета приоткрытое окно.
- Что есть время? Горстями песчинок
Сыплющее, мерящее, не ждущее…
Время есть тесто. Начинка –
Страстей и дел твоих гуща.
Что есть время? Забор? Нечто внешнее?
В сердца реликтовой пуще –
Уголочек садика вешнего.
Благоуханье Грядущего.
- 1.
Что такое цвет?
Это свойство высоты и неба.
Все, что мы видим у наших ног и вокруг
сведено с высоты
дорогами света,
широкими лестницами снегопадов.
Зима – это детская цвета.
Чистота белизны,
распростершейся вокруг –
это зримая картина
горней чистоты,
сходящей в наш мир.
От этой чистоты начинается
и всякое расцвечивание мира,
ибо чистота закатов и радуг
и глубокой горней прозрачности
пускает незримые корни,
входит в почву.
Зима – это разбрасывание семян.
Цвет созревает долго.
Взглянешь в окно – и видишь,
как тропою снегопада
сходят в наши края цветы.
2.
Зима рассада цвета:
Из горней чистоты,
Из тихих хлопьев света
Растут потом цветы.
Оглянешься, а рядом –
Расцветший небосвод.
Все многоцветье радуг,
Сведенное с высот.
 |
|
|
|
|
